что хотел сказать

[obsessionof]

upd 4: VII глава, смерть-кровь-шерсть!

upd 3: VI глава в каментах, данариус-красно солнышко, самый большой цветочек во всем тевинтере, сияет в моем сердце.

upd 2: V глава в каментах, ей-ей, больше тевинтерских магистров богу тевинтерских магистров

upd: в перерывах между побегами по воде от морских ежей и пожиранием замороженного йогурта и гиросов написал две главы.
НАШЕ КРЕДО- ВСЕГДА.


подумал я как-то, а почему бы и да.

Фэндом: Dragon Age II
Пэйринг или персонажи: м!Хоук/Фенрис, Фенрис/Изабелла, Данариус, почти всех сопартийцев по чуть-чуть
Рейтинг: NC-17

I

Сидит отдельно от всех, сгорбленный – так и хочется врезать ему ладонью плашмя между лопаток, чтобы выпрямил спину.

В детстве они втроем – Гаррет, Бетани и Карвер – бегали к деревенскому пруду смотреть на лебедей. Птицы скользили по поверхности воды легко, будто пена яблочных лепестков. Казалось, их гонит ветер, так плавно они двигались, хрупкие и обманчиво-невесомые.
Но стоило только им доплыть до берега, как воплощенная грация оборачивалась несуразными косолапыми переваливаниями, и близнецы животы надрывали со смеха, пока старший брат швырялся в птиц легчайшими заклинаниями, заставляя тех шипеть и яростно ковылять в надежде покарать обидчика.
Потом выдался голодный год, и лебединую семью сожрали деревенские – сначала в полынье замерзшего пруда плавал одинокий самец, а, спустя некоторое время, и он сгинул в чьем-то котле.
Большинство воспоминаний о Лотеринге у Хоука заканчивались чем-то подобным: кого-то сжирали, осиротевший партнер горевал, но не долго – следом, как правило, сжирали и его.

Хоук вздыхает и опускает голову на локоть.
Чем-то Фенрис напоминает ему тех лебедей – легкий, текучий в бою, словно вода, и точно также, подобно воде, находящий крохотную брешь в чужой обороне, после окончания боя он ссутуливался и утрачивал грацию. Таскал за спиной свой меч, и тот будто к земле его гнул.

Смешно – окликаешь Мерриль, так она оборачивается всем корпусом, голову вскидывает удивленно и вопросительно. Окликаешь Изабеллу – она профиль покажет, прямо не посмотрит, хотя может и стрельнуть из-под ресниц.
Окликаешь Фенриса – тот сначала деревенеет, потом делает вид, что не слышит, и только потом чуть двигает головой, сверху вниз, искоса смотрит, наверняка прикидывая, какое до тебя расстояние и можно ли тебе впиться когтями в кадык одним броском.

Хоук смотрит на сидящий на холме силуэт, золотящийся и залитый закатным солнцем.
Сегодня они сделали ранний привал, решив на следующий день выйти спозаранку, пока не погаснут утренние звезды.

Фенрис сразу отсекает себя от спутников и отдаляется, насколько это возможно. Уходит на холм, садится на землю и смотрит на линию горизонта. И будет там сидеть, пока не крикнут, что еда готова. Хотя может и тогда не придет.

Прищурившись, Хоук не сводит глаз. Зрение у него орлиное, кажется, может пересчитать каждую серую от пыли прядь волос, каждую репейную колючку, прицепившуюся к штанам, каждое засохшее отливающее рыжиной пятно крови на черной одежде. Хотя может просто знает наизусть, потому как не спускает глаз целыми днями.

Фенрису неуютно от такого пристального внимания, сегодня он еще более дерганный, чем обычно.
Наверное, поэтому он вздрагивает, когда вынырнувшая из кустов Изабелла с размаху опускает ему ладонь на плечо и совершенно по-свойски заваливается рядом, перекинув через его ноги свои крепкие золотистые ляжки, обтянутые ботфортами.

У Хоука начинается легкий зуд где-то в районе виска, грозящий перейти в пронзительную мигрень. Он не спускает горящих глаз, пристально разглядывая, как рука Фенриса скрывается под короткой туникой, и как Изабелла откидывает голову, закрыв глаза и облизнув темные губы.

- Ты смотри, а, - рядом будто из-под земли вырастает Авелин. – Оттаивает снежная королева. Мужику-то согреться можно только в пизде, - глубокомысленно добавляет она.
- Женщина, как ты собираешься хомутать Донника-девственника с такими-то манерами? – от неожиданности Хоук давится смешком.
Лицо Авелин наливается краснотой:
- И ничего он не девственник! Не, подожди, ну а чо? Как девка вокруг эльфа увилась, так и на человека стал похож… В смысле, живее стал, разве нет?
Хоук не отвечает. Он закрывает глаза – тонкая игла застревает в височной кости, под веками плавают цветные пятна.

***

Сквозь муторную дремоту он слышит треск сучьев и низкий, грудной смех.
Гаррет открывает глаза – навстречу ему падает огромное ночное небо в обрамлении чернильных ветвей. Эквинор, сверкающий алмазный Жеребец, встает на дыбы, раскинувшись через полнеба.
Ночь душная, пряная и влажная – особенно под низкими ветвями хвойных. На рыжей подстилке из опавших игл дремлет Авелин, прислонившись спиной к стволу сосны и уронив голову на грудь.

Сеть защитных заклинаний вокруг лагеря нетронута – Хоук будто паук в центре паутины услышал бы сразу, стоило только непрошеному гостю вторгнуться.
Гаррет поднимает голову, ищет звук, который его разбудил.
Шаги и пьяный женский хохот звучат уже достаточно далеко, но не настолько, чтобы не обнаружить беглецов.

Вот якобы неловкой рукой хватались за ветку, вот споткнулись, развороша лесную подстилку – Хоук отнюдь не лучший следопыт, но сейчас выследить этих двоих смог бы и слепой на один глаз инвалид.

Он останавливается в отдалении, скрытый концентрированной темнотой у подножья гигантской вековой ели.
Все происходит незамысловато, со звериной чувственной грубостью – припав на локти, Изабелла протяжно стонет, Фенрис берет ее сзади, не раздеваясь, только скинув свои жуткие стальные когти.
Хоук сжимает в руке еловую лапу – нежная зелень молодых мягких игл дает терпкий сок, старые же впиваются в ладонь будто тернии.

Будто почуяв взгляд, Изабелла поднимает голову, и глаза у нее гораздо более ясные и острые, чем можно ожидать от женщины, которая во время секса издает такие звуки.
Откинувшись назад, она заводит руку и проводит по лицу Фенриса – тот бездумно утыкается ей в ладонь, и тогда она властно его отталкивает, но лишь для того, чтобы в следующую секунду завалить на спину и оседлать.

Хоук любуется ей – в отличие от эльфа, Изабелла полностью голая, не считая всего своего золота, включая и похабное колье, при виде которого мелкий ханжа Карвер всегда густо краснеет и старается на него лишний раз не смотреть.
Холодный лунный свет обливает ее темную матовую кожу будто молоком, тяжелая грудь не помещается в ладонях ее любовника.

Кажется на секунду, будто она смотрит прямо на Хоука, лукаво сощурив свои бесстыжие, горящие как у ночного хищника глаза.
Фенрис внезапно громко всхлипывает и, словно устыдившись, тотчас припечатывает грубой бранью. Изабелла охает и восторженно отвечает не менее крепким словцом.
А потом опускается ему на грудь и растекается по любовнику – слышится шорох перекатывающихся тел, и сейчас Хоук уверен, что Изабелла лежит на спине, а на ее плече Фенрис утомленно прикрывает глаза.

Что Хоуку в Изабелле особенно импонирует, так это то, что она может поиметь, как последнюю шлюшку, практически кого угодно, а этот кто угодно будет думать, что все наоборот.

Хоук, оказывается, и не замечает, что головная боль прошла, оставив пустое послевкусие и тупое животное облегчение. Хмыкает про себя и думает, что надо запомнить рецепт от мигрени.
Он бесшумно отступает в темноту, оставив двоих на поляне наслаждаться - чем бы они там ни занимались.

***

Фенрис приходит сам, откинув полог палатки и впустив на мгновение в утробно-теплую темноту голубое лунное сияние – уже давно перевалило за полночь.
Раздевается быстро и деловито, бросает небрежно пояс с кинжалом поверх горки грязной одежды.
Хоук спит одетым – под зачарованную нательную рубаху, расшитую рунами, проскальзывают руки, хватают поперек живота.

Фенрис хрипит ему в затылок – тяжелое дыхание обдает жаром загривок. Чужие руки шарят по телу, сжимают и надавливают на ребра, на выступающие берцовые косточки.
Хоук позволяет делать с собой все, что тому вздумается – лишь лениво треплет Фенриса по затылку, почти снисходительно, отчего тот приходит в недоумевающую ярость.
Переворачивает Хоука на спину и вспрыгивает сверху – кажется, сейчас уже по устоявшейся привычке расквашивать физиономии всем, кого удалось подмять под себя в драке, врежет Гаррету с оттягом, так, что зубы полетят.

Хоук смотрит спокойно, без улыбки – точно так же, как и наблюдал за ним до этого, днем, во время похода, на закатном холме и там, в глубине леса, где они трахались с Изабеллой.

В темноте начинает светиться лириум – Фенрис так легко выходит из себя.
Хоук поднимает руку и кладет пальцы на матово налившиеся холодным сиянием полосы узора - в глубине тела, под кожей темными росчерками змеятся вены и артерии, кровь поет, поет и запечатанная магия.

Тончайшей выделки темница, заточившая бесподобную силу – от этой мысли Хоук прерывисто вздыхает и чувствует, что его член твердеет.

Фенрис словно мерцающий призрак из серебряных нитей – во тьме очертания тела угадываются только потому, что Хоук знает расположение каждого миллиметра татуировок.
Он прикрывает глаза, скользит рукой вверх по животу, груди и горлу – наконец, под пальцами оказывается сонная артерия.

Сила течет под его рукой – кровь и ненавистная магия, которой Фенрис полон от пальцев на ногах до острых кончиков ушей. Зачерпнуть бы, припасть бы губами… Хоук привстает и впивается в мягкую, беззащитную шею. Фенрис крупно дрожит и обмякает от неожиданной ласки, губами тычется беспорядочно, находит висок, и голубоватое сияние затухает.

Хоук моргает, хмурит брови – так не пойдет.
Кусает с силой и думает исподтишка, что будет, если укусить достаточно глубоко, если прокусить кожу? Прольется ли лириум, расплавив рот и глотку? Сгорят ли губы, превратятся ли зубы в черные обугленные головешки?

Очевидно, Фенрис и не такое сносил.
Попробуй кто повести с ним грубо там, снаружи палатки, попробуй кто только сказать не тем тоном или повысить голос – такого потока ругательств на двух языках и не в каждом порту услышишь.
Изабелла обычно приходит в восторг, ржет, как девчонка, и начинает фонтанировать фантазиями, как бы она, будь она магистром, Фенриса покорности бы научила.
Что характерно, на нее эльф не кидается – вероятно потому, что ничего иного, не касающегося сексуальной тематики, ей в голову не приходит, ну а то, что приходит... У Хоука есть подозрение, что некоторые ее педагогические методики они пробуют на практике.

Мужчины – иное. Хоук не уверен, что после бегства Фенрис спал с мужчинами, а если и спал, что это не закончилось для тех летально.

Но сейчас тот только сжимает коленями бока, дергается, но не пытается оттолкнуть, не смотря на зубы на своем горле. Лишь запрокидывает голову, цепляясь за ворот рубахи Хоука – заговорённая ткань не рвется только благодаря чарам.
Не злится. Татуировки не горят.

Хоук запускает пальцы ему в волосы на затылке и дергает – Фенрис выгибается, и Хоуку не надо видеть, чтобы догадаться, что глаза у того крепко зажмурены.
Это что угодно, но не похоть и не страсть. О чем он сейчас думает? Крепится, терпит и пытается обуздать своих бесов или про себя скулит от ужаса, сдерживаясь, чтобы не сбежать?
Честно говоря, в данном конкретном случае Хоуку плевать.

Обычно не в его привычках трахаться с теми, кто не хочет его до скулежа, дрожащих коленок и мокрых трусов – но ради некоторых выгод он готов поступиться своими пристрастиями.
Главное договориться на берегу, что за товар продается, и чем будет расплачиваться купец, дабы в будущем избежать недопонимания.

Фенрис сидит окостенев – голова неудобно запрокинута и, разумеется, ни о каком желании речи нет. Хоук с тайным сожалением чуть отодвигается от соленой кожи и собачьим жестом носом поддает его под нижнюю челюсть так, что клацают зубы, и Фенрис хрипло охает.
Интересно, он сам додумался прийти к нему или надоумил кто?

К примеру, кое-кто с большими сиськами и неуемными аппетитами. Увидела все же, мерзавка, как Хоук наблюдал за ними из душной темноты под еловыми лапами и, разумеется, истолковала все по-своему.

Оттянув эльфа за волосы, Хоук внезапно молниеносно перекидывается – и теперь уже Фенрис подмят, голый и с раздвинутыми ногами – вот забавное совпадение, второй раз за ночь. Полностью одетый Хоук с прищуром смотрит на гневно разгорающиеся полосы рисунка – он чувствует, наконец, в своих руках то, ради чего он готов отступиться от принципов, пусть крайне гибких, но все же принципов.

Лицо Фенриса искажается удивлением и злостью, он беззвучно открывает рот, искривив губы – Хоук удерживает его, ловко зафиксировав, оплетая и лозой стелясь по его телу.
Сложно представить большую уязвимость – колено между ног, руки прижаты к полу по сторонам от головы, а в пах упирается член. И вдобавок губы двигаются, шепча заклинание, и рот немеет и покалывает от холодного наэлектризованного поцелуя.

Фенрис хрипит и вырывается – уже серьезно, без приглашения к игре, и тогда Хоук сбавляет обороты. Гладит пальцами ладони и размыкает языком его губы, прячет лицо у шеи возле уха, наваливается мягко и трется бедрами.
Тот выдыхает через нос, оглушительно и прерывисто, дергается еще пару раз – больше его не держат, он может стряхнуть с себя Хоука и уйти прямо сейчас. Но он конечно же остается.
И тогда Хоук приподнимается на локте и смотрит нечитаемым взглядом в распахнутые глаза. В палатке почти светло от лириумного сияния, и надо не смотреть слишком долго, иначе может померещиться, будто Хоуку это нужно не меньше, чем Фенрису.

Он злит и распаляет его, знает, где и как надо трогать, чтобы срывать с губ эти звуки – от едва слышных стонов до низкого горлового вскрика.
Где сжать, а где провести языком, где потереться колючим подбородком, и где легко пройтись кончиками пальцев.

Хоук жесткий, и в то же время всем – взглядом, голосом, шепчущим прямо в страдальчески искривленный рот, пальцами, смазывающими выступающую испарину - дает понять, что сейчас все будет не так, как было раньше, до Гаррета Хоука.
Фенрис мечется, в испуге закрывает глаза, потом, наоборот, распахивает и не моргает, глядя в полог палатки над собой – в такие моменты Хоук особенно нежен. Ровно для того, чтобы в следующее мгновение запустить пальцы меж ребер, срывая болезненный стон.

Немного, совсем немного магии, чтобы охладить пылающие ладони – Фенрис весь подбирается, кажется, прилагает усилия для того, чтобы не превратить секс в драку.
Прохладные пальцы, искрящие ощутимым зарядом – кажется, будто искры летят от трения кожи о кожу. Сильные колени так сжимаются на боках, что Хоука на миг слепит вспышка боли, и он судорожно вдыхает.
- Ты и драколиску ребра сломаешь, - шипит он.
Фенрис не отзывается, он ухватывается за запястья Хоука, вывернув кисти под немыслимым углом, и подается вперед, отираясь совершенно твердым членом о пах Хоука.

Тот высвобождает руку и с силой проводит по взмокшему лбу эльфа, собирая волосы в горсть и оттягивая тому голову.
Неровно обкромсанная челка всегда падает Фенрису на глаза – Хоук знает, что волосы он себе сам ровняет острым ножом, чтобы сильно не мешались - и сейчас лицо его кажется непривычным.
На высоком округлом лбу горят три точки – та часть татуировки, которая Хоуку никогда не видна.

Он представляет, как неведомый и ужасный хозяин прикасается ко лбу Фенриса тремя пальцами, сложенными словно для благословления, и оставляет три пылающих отпечатка.
Гаррет склоняется и прижимается к ним губами – и внутри, под россыпью соленого пота и под смуглой кожей, словно что-то живое отзывается на его прикосновения.

Фенрис всхлипывает и рвется, но Хоук держит его стальной рукой, укрепленной магической хваткой. Пора с ним кончать.
Хоук сам облизывает свою ладонь и сжимает член Фенриса, сильно, почти до боли. Сейчас никакой магии – и тот подается, жарко толкается в ладонь, со свистом выдыхая сквозь крепко сжатые зубы.
Откидывает, было, голову, но Хоук все равно находит его губы и целует глубоко и сильно, так, что они стукаются зубами. Фенрис хватает его за волосы, тянет ближе, еще ближе, низко стонет прямо в рот.

В палатке невыносимая духота, они задыхаются, вцепившись друг в друга. Хоук ласкает раскаленный, влажный от смазки и от его слюны член, обводит головку большим пальцем.
Он чует, что все закончится сейчас – и совсем не так, как ожидает эльф, хотя сейчас он меньше всего похож на того, кто хоть чего-то ожидает.
Глаза прикрыты, но теперь он жмурится явно не от ужаса, кажется, даже пытается отвечать на ласки – пальцы соскальзывают с волос Хоука на его загривок, судорожно поглаживают, соскальзывая с мокрой кожи.
Внезапно Фенрис с силой запускает ногти ему в загривок, оставляя алые набухающие полумесяцы, и как-то особенно прижимается всем телом, снова стискивая коленями многострадальные хоуковы бока. Кончает, вжавшись лбом в плечо, а Хоук поддерживает его второй рукой под затылок.

Несколько секунд спустя, Фенрис открывает глаза – огромные, глубокие и сейчас совершенно невидящие - и откидывает голову Хоуку в ладонь.
Тот смотрит куда-то поверх головы эльфа и Фенрис изгибает шею, чтобы проследить за его взглядом – там, за неплотно прикрытым пологом палатки, в неожиданно наступившей рассветной синеве проступают серые силуэты деревьев.
- Вот и ночь закончилась, - говорит Хоук.

Они лежат молча, воздух в палатке густой и вязкий, но выныривать наружу не хочется. Фенрис пытается, было, потянуться к члену Хоука, но тот мягко отводит его руку, и тогда эльф переворачивается на живот и опускает голову на локоть.
Хоук голодно смотрит на белые полосы на его спине, разбегающиеся по плечам и ребрам, уходящие вниз, к ягодицам.
- Мы должны были выйти затемно, - напоминает он. Второй раз говорить не приходится, Фенрис поднимается и выскальзывает вон, подхватив одежду и не одарив напоследок и взглядом.

Чутко прислушавшись к затихающим шагам, Хоук переворачивается на спину и закрывает глаза.
Он комкает в ладони ворот пропитавшейся чужим и свои потом рубахи, притягивает к лицу, вдыхая запах. Хочется взвыть, но он только прикусывает до крови губу изнутри.

Продолжение в комментариях