пофапатьПишет Гость:
19.05.2011 в 22:19
- Сын! Подойди!
Занзас подходит, опускается на колени перед креслом и целует Девятому руку.
- Отец?
Босс Вонголы не может отвести взгляд от коленопреклоненной фигуры. Он смотрит на узкие плечи, на длинную шею, послушно склоненную голову и с огромныи трудом удерживает интонацию:
- Встань. Я доволен тобой, сын.
Занзас поднимается с колен и замирает, не поднимая взгляд. Это практически невыносимо, и Девятый сжимает руки в кулаки, чтобы не сделать что-нибудь... чего-нибудь... Занзас нервно облизывает губы, и Девятый не выдерживает.
- Посмотри на меня!
Двумя пальцами перехватывая за подбородок, он поднимает голову сына, вглядываясь в уже чуть беспокойные глаза.
- Что-то не так, отец?
"Все не так, - мысленно признается Девятый, - Все не так. Зачем у тебя такие всегда упрямо сжатые в тонкую линию губы и выразительные глаза? Зачем я чертов извращенец, у которого давно уже стоит на собственного сына?"
- Все в порядке.
Занзас расслабляется, когда отец ерошит ему волосы и мягко целует в лоб. Пальцы Девятого - неожиданно горячие - гладят его по щеке. Занзас вглядывается в глаза отца и невольно вздрагивает - в них что-то невероятно пугающее, ненормальное, неправильное. Девятый обхватывает его за плечи, Занзас чувствует губы на своих губах и пытается отстраниться, но Девятый не отпускает, только сильнее прижимает его к себе. Усы колючие и щекотные, губы неожиданно сухие - Девятый углубляет поцелуй, и Занзасу хочется кричать.
- Ну что ты, сынок, что ты, - сумасшедше шепчет Девятый, быстро, почти бессвязно, прерывисто дыша, - что ты со мной делаешь, мальчик, я же люблю тебя, люблю, маленький, ты же меня с ума сводишь, ну же, поцелуй папочку...
Где-то далеко в подсознании осталась мысль, что надо держать себя в руках, куда-то подальше удалось затолкать осознание, что он уже сорвался, уже поздно что-то исправлять, и хорошо бы не сделать хуже. На поверхности билось одно - "Ты уже сломал, что можно, хотя бы получи максимальное удовольствие".
Член стоит так, что хоть белье вешай. Девятый не замечает, что сын откровенно дрожит, не слышит отчаянного крика:
- Отпусти, отпусти, отец!
- Все хорошо, маленький - успокаивающе шепчет он, то ли сыну, то ли самому себе, - все хорошо.
Левой рукой торопливо расстегивает штаны, правой продолжая удерживать ребенка, вглядываясь в его испуганные глаза. Но этого недостаточно, и Девятый перехватывает руку сына и, преодолевая сопротивление, кладет на свой член.
"Какой же ты ублюдок", - шепчет осуждающе внутренний голос и замолкает, смытый волной возбуждения.
Робкие движения заводят - рука холодная, мокрая и дрожащая, Занзас, несомненно, убрал бы ее и убежал, если бы мог – рука – это прекрасно, но все же недостаточно, и Девятый пригибает голову сына ниже, заставляя его вновь встать на колени.
Занзас дрожит. Его откровенно колотит, ему страшно и неожиданно холодно. Все это ужасающе мерзко, неправильно, противоестественно.
Но жесткая рука отца сурово пригибает к земле, так, что не вырваться, не убежать и Занзас сдается, встает на колени и берет член Девятого в рот. Вернее, пытается, потому что орган у босса большой, действительно большой.
Губы сына – там, одного этого достаточно, чтобы Девятый, глухо вскрикнув, кончил.
Когда тяжелая рука перестает давить на затылок, Занзас падает на пол, его рвет прямо на элегантные черные ботинки человека, которого он больше не может назвать отцом.
"Бежать – крутится в голове у мальчишки – бежать, подальше отсюда".
На четвереньках выбравшись из зала, Занзас несется к себе в комнату, рукой стирая с подбородка сперму и рвоту. Закрывшись в ванной, он долго полощет рот горячей водой, потом остервенело чистит зубы - раз пять подряд.
- Мусор, - бормочет он, свернувшись в клубок около двери, - все это грязный мусор.
"Это не ошибка. Ты мой сын" - голос звучит в ушах, фраза повторяется снова и снова. Занзас вспоминает радость, которую тогда испытал, гордость, вспоминает, как светились глаза Девятого...
- Да будь ты проклят, чертов мусор.
"Это не ошибка. Ты мой сын" - вспоминает Девятый, разглядывая свои заблеванные ботинки.
"Извини, мальчик. Это все же ошибка, и ты мне не сын. Ты мне никто - только человек, которого я люблю. Я сломал все своими руками. Дай бог, чтобы не тебя. Прости, сынок. Прости, если можешь."
На следущий день они оба будут старательно делать вид, что ничего не произошло.
URL комментарияЗанзас подходит, опускается на колени перед креслом и целует Девятому руку.
- Отец?
Босс Вонголы не может отвести взгляд от коленопреклоненной фигуры. Он смотрит на узкие плечи, на длинную шею, послушно склоненную голову и с огромныи трудом удерживает интонацию:
- Встань. Я доволен тобой, сын.
Занзас поднимается с колен и замирает, не поднимая взгляд. Это практически невыносимо, и Девятый сжимает руки в кулаки, чтобы не сделать что-нибудь... чего-нибудь... Занзас нервно облизывает губы, и Девятый не выдерживает.
- Посмотри на меня!
Двумя пальцами перехватывая за подбородок, он поднимает голову сына, вглядываясь в уже чуть беспокойные глаза.
- Что-то не так, отец?
"Все не так, - мысленно признается Девятый, - Все не так. Зачем у тебя такие всегда упрямо сжатые в тонкую линию губы и выразительные глаза? Зачем я чертов извращенец, у которого давно уже стоит на собственного сына?"
- Все в порядке.
Занзас расслабляется, когда отец ерошит ему волосы и мягко целует в лоб. Пальцы Девятого - неожиданно горячие - гладят его по щеке. Занзас вглядывается в глаза отца и невольно вздрагивает - в них что-то невероятно пугающее, ненормальное, неправильное. Девятый обхватывает его за плечи, Занзас чувствует губы на своих губах и пытается отстраниться, но Девятый не отпускает, только сильнее прижимает его к себе. Усы колючие и щекотные, губы неожиданно сухие - Девятый углубляет поцелуй, и Занзасу хочется кричать.
- Ну что ты, сынок, что ты, - сумасшедше шепчет Девятый, быстро, почти бессвязно, прерывисто дыша, - что ты со мной делаешь, мальчик, я же люблю тебя, люблю, маленький, ты же меня с ума сводишь, ну же, поцелуй папочку...
Где-то далеко в подсознании осталась мысль, что надо держать себя в руках, куда-то подальше удалось затолкать осознание, что он уже сорвался, уже поздно что-то исправлять, и хорошо бы не сделать хуже. На поверхности билось одно - "Ты уже сломал, что можно, хотя бы получи максимальное удовольствие".
Член стоит так, что хоть белье вешай. Девятый не замечает, что сын откровенно дрожит, не слышит отчаянного крика:
- Отпусти, отпусти, отец!
- Все хорошо, маленький - успокаивающе шепчет он, то ли сыну, то ли самому себе, - все хорошо.
Левой рукой торопливо расстегивает штаны, правой продолжая удерживать ребенка, вглядываясь в его испуганные глаза. Но этого недостаточно, и Девятый перехватывает руку сына и, преодолевая сопротивление, кладет на свой член.
"Какой же ты ублюдок", - шепчет осуждающе внутренний голос и замолкает, смытый волной возбуждения.
Робкие движения заводят - рука холодная, мокрая и дрожащая, Занзас, несомненно, убрал бы ее и убежал, если бы мог – рука – это прекрасно, но все же недостаточно, и Девятый пригибает голову сына ниже, заставляя его вновь встать на колени.
Занзас дрожит. Его откровенно колотит, ему страшно и неожиданно холодно. Все это ужасающе мерзко, неправильно, противоестественно.
Но жесткая рука отца сурово пригибает к земле, так, что не вырваться, не убежать и Занзас сдается, встает на колени и берет член Девятого в рот. Вернее, пытается, потому что орган у босса большой, действительно большой.
Губы сына – там, одного этого достаточно, чтобы Девятый, глухо вскрикнув, кончил.
Когда тяжелая рука перестает давить на затылок, Занзас падает на пол, его рвет прямо на элегантные черные ботинки человека, которого он больше не может назвать отцом.
"Бежать – крутится в голове у мальчишки – бежать, подальше отсюда".
На четвереньках выбравшись из зала, Занзас несется к себе в комнату, рукой стирая с подбородка сперму и рвоту. Закрывшись в ванной, он долго полощет рот горячей водой, потом остервенело чистит зубы - раз пять подряд.
- Мусор, - бормочет он, свернувшись в клубок около двери, - все это грязный мусор.
"Это не ошибка. Ты мой сын" - голос звучит в ушах, фраза повторяется снова и снова. Занзас вспоминает радость, которую тогда испытал, гордость, вспоминает, как светились глаза Девятого...
- Да будь ты проклят, чертов мусор.
"Это не ошибка. Ты мой сын" - вспоминает Девятый, разглядывая свои заблеванные ботинки.
"Извини, мальчик. Это все же ошибка, и ты мне не сын. Ты мне никто - только человек, которого я люблю. Я сломал все своими руками. Дай бог, чтобы не тебя. Прости, сынок. Прости, если можешь."
На следущий день они оба будут старательно делать вид, что ничего не произошло.