[obsessionof]

Автор:  _Praxis_
Бета: нету.
Фэндом: Starfighter
Персонажи: Праксис, Авель
Рейтинг: R
Жанр: Romance
Предупреждение: написано по экстре Гамлет. Углубляться в то, какую страшную правду Праксис открыл Авелю, я не пожелал - это тема для отдельного фанфика, упомяну лишь, что простой смертью навигаторов по вине Каина там дело не ограничилось.
И да, печаль, конечно, но возможны опечатки.

Они оба не спали, и каждый из них это понимал.
Авель, отвернувшийся к стенке, Праксис, дышащий с легким свистящим хрипом. Как получилось то… что получилось, ни один из них не могу бы сказать. Во всяком случае, Праксис точно не смог бы.
Просто шокированный его словами Авель оказался слишком близко, пытался выглядеть холодным, но под тонкой слюдяной пленкой льда в глазах теплился живой, человеческий страх и детская растерянность, словно у человека, только что получившего похоронку. Но молчать было нельзя – хотя и каждое слово давалось с трудом, и каждая фраза было будто пощечиной. Покорность агнца, с которой чужой навигатор принял правду, обескуражила.
Праксис ждал, что его обольют презрением, подвергнут сомнению каждое слово, двинут по физиономии, в конце концов. Но умный мальчик Авель и сам все прекрасно понимал. Уже на средине монолога Праксис почувствовал, что еще пара фраз – и крышка гроба захлопнется окончательно. Пока у Авеля теплилась вера в то, что все слухи – ложь, и отчаянно визжащий при приближении Каина инстинкт самосохранения тоже лжет, и подсознание, где-то там в подкорке анализирующее бытие и подкидывающее кошмарные сновидения, так же лживо – тогда еще можно было находиться рядом и быть показательно-уязвивым, сдаваясь на милость. Сейчас же, когда своими словами Праксис методично, по кирпичику, разнес тщательно возведенную глухую стену сознательного непонимания, Авель потерял опору окончательно.
Неизвестно, почему он так ему поверил, не подверг сомнению ни единого слова – поговорить об этом у них времени не было.
Почти сразу, как темные глаза словно остекленели – Праксис никогда так близко не видел, как тухнет человек, лишенный надежды, моментально, словно свеча на сквозняке – Праксис лишь протянул руку, чуть коснувшись предплечья, и внезапно, вместо того, чтобы отшвырнуть или в гневе выкрутить кисть, Авель потянулся к нему.
Подался всем телом, казалось, что если Праксис не подхватит его, то он упадет у его ног. Еще никогда он не чувствовал себя таким подонком – вместо того, чтобы защититься от боли, оттолкнуть человека, боль причинившего, жертва, напротив, словно тянулась за утешением. Праксис видел собаку, которую избивал бродяга в порту, и вот, когда он устал и остановился, чтобы перевести дух, зверь не бросился бежать, а лишь потянулся к руке, жмурясь от ужаса. Авель не жмурился, но наверняка слова Праксиса причинили ему боль, не сравнимую с физической.
Он просто припал, сложив руки на груди, прижался отчаянно, словно желая врасти. Уткнулся лицом в шею, поддав затылком подбородок Праксиса и заставив его чуть приподнять голову. А потом горячее лихорадочное дыхание чуть сместилось, и Праксис почувствовал легкий прикус и влагу от прикосновения языком, быстро высыхающую на коже.
Наконец удалось сделать то, что давно хотелось, с первого взгляда там, в коридоре – положить ладонь на округлый затылок и откинуть голову, посмотреть в словно подернутые нефтяной пленкой глаза – такие черные, что и зрачка не видно - и прижаться, наконец, к сухим горячим губам.
Авель оказался совсем не таким, каким Праксис его себе представлял.
Отчаянно-открытый, раскованный и горячий до сумасшествия. Будь он менее отзывчив на прикосновения, скорее всего, Праксис бы закончил, так и не начав… Всего лишь на мгновение, на крошечное, промелькнувшее быстро, как взмах ресниц, появился привкус горечи и чего-то очень похожего на разочарования. А чего можно было ожидать, раз каинова метка появилась уже через сутки? И сколько времени прошло с тех пор – неужто Праксис думал, что они будут коротать вечера, играя в скрэббл?
Авель цеплялся так отчаянно, так запрокидывал голову, подставляя беззащитную шею, постанывал и слепо шарил по спине в поисках молнии сьюта – каждый его жест напоминал немую мольбу. Прикоснись ко мне, будь со мной ласков, видишь, я перед тобой словно на ладони, беззащитен и открыт. Не делай мне больно, пожалуйста, не причиняй мне боли больше, чем уже причинил…
Когда Праксис снова обрел способность мыслить, он возблагодарил бога за то, что в перевязочной никого не оказалось.
Они неуклюже завалились на узкую кушетку, зацепив металлическую стойку для капельницы. Авель задел макушкой угол перевязочного столика, но Праксис так и не понял, от чего он тягуче застонал – толи от боли, тот ли того, что файтер прижался губами к его ключице, зацеловывая и зализывая старую царапинку. Так чуждо было ощущение под собой не мягкого женского тела, такого хрупкого, округлого и податливого, а тела человека, казалось, состоящего из одних лишь острых углов. Острые плечи, колено, опершееся в пах, берцовые косточки, упирающиеся в живот… Авель казался таким худым, изможденным… но таким горячим, что на миг у Праксиса мелькнула мысль, а не лихорадит ли его.
Но очень быстро стало все равно, пусть бы и Авель и правда бился под ним в приступе пароксизма, а не удовольствия. Сначала казалось, что не будет этому конца, что они будут тереться друг о друга, и нашаривать ласкающие пальца, и сжимать их, и покрывать поцелуями лица и тянущиеся огладить руки до бесконечности, но разведенные и скрещенные высоко на пояснице ноги Авеля сжали бока Праксиса так сильно, что, казалось, хрустнули и без того помятые ребра. Влажные от слюны пальцы – хватило воображения на то, чтобы представить, как же больно это было бы без смазки – проникли внутрь чужого тела легко, без конвульсивного сжатия мышц… и снова это мгновенная горечь. Праксис словно немного отрезвился, глядя, как кусает губы Авель, такой обманчиво-спокойный пай-мальчик из старомодной семьи – на нижней губе, прямо по средине, запекся, но еще не начал рубцеваться темный штрих укуса. И тут же нахлынула волна отвращения к себе – как он смеет даже думать в этом направлении. К таким, как Авель, грязь не липнет, пусть они с Каином и провели в койке уже бессчетное количество часов. Самое лучше всегда получает самый смелый – а смелостью в делах сердечных Праксис никогда не отличался. Возможно, узнай Авеля он раньше, он бы смог сделать так, чтобы все пошло иначе. Но как предательски-отвратительны сейчас собственные мысли.
Не выдержав, он тихо охнул и зашептал смазанные извинения - Авель же решил, что тот извиняется за причиненную боль, поэтому обеими ладонями обхватил лицо файтера и на миг посмотрел на него прямо и тепло, ничего не сказав, лишь молча прижался щекой к щеке и требовательно двинул бедрами.
Обнимаясь так крепко, словно от этого зависела их жизнь, они льнули друг к другу, прижимаясь, вплавляясь друг в друга – меж телами не прошло бы и лезвие ножа. Праксис двигался медленно, почти не отстраняясь – отстраниться даже на сантиметр казалось невозможным. Авель шумно дышал, едва слышно всхлипывая на излете выдохов – и все жался, все прятал лицо у шеи партнера. И от этого, и от всхлипов и тонкого поскуливания, от капелек то ли пока, то ли слез, увлажнявших кожу, сердце заходилось от жалости и острого, ранее непереживаемого чувства.
Не было никакого нарастающего удовольствия – просто стало горячо, почти до боли, и свои судорожные движения и движения Авеля вдруг ощутились так, словно нервные окончания вдруг оказались на поверхности кожи. Несколько секунд болезненно-тяжкой сладостной почти судороги, острые зубы, впившиеся в основание шеи и длинный всхлипывающий влажный выдох прямо на ухо. Пальцы Авеля сжались, оставляя на лопатках партнера белые, наливающиеся краснотой следы, и потом бессильно скользнули вниз по ребрам.
Времени, что Праксис провел, переживая и осознавая свой оргазм, хватило на то, чтобы ощутить голой спиной легкий сквозняк – кажется, прошло секунд пятнадцать, не больше.
Приподнявший на руках, он попытался найти глаза Авеля, но его взгляд упал на бледную, цветущую чахоточным румянцем скулу – Авель отвернулся, бездумно глядя на стенку.
Праксис отстранился – и снова горечь, растворяющаяся в сосущей пустоте – и лег рядом, накинув им до поясов простынь.
Так они и лежали, в полной тишине, тихое жужжание неисправной системы очистки воздуха не убаюкивало, как обычно, а лишь раздражало.
Кому-то надо встать и уйти. Закрыть дверь поплотнее, невозмутимо кивнуть медбратьям, проходящим по коридору, и удалиться. И лучше бы, если бы этим кем-то был Авель. В конце концов, если Праксиса обнаружат полуголым в перевязочной, это не вызовет ни у кого никаких вопросов. Кажется, тот словно прочитал его мысли. Боком Праксис почувствовал еще даже не движение, так, лишь намек, сокращение мускулов под кожей, и в этот раз его инстинкт решил за него. Повернувшись, он обнял Авеля так крепко, как только ему позволяло измученное тело – от неожиданного прикосновения тот едва ли не вскинулся, но снова принял его молча. Черт знает, что творилось у него в голове, Праксису сейчас было бы впору разобраться со своими мыслями – но он лишь сжал покрепче напряженное тело и опустил подбородок на плечо, закрыв глаза.
И спустя мгновение еще одно новое, доселе неизведанное переживание – чувствовать всем прижавшимся телом, грудью, животом, бедрами и коленями, как человек, который еще секунду назад был напряжен до судорог, начинается расслабляться. Словно распускается цветок. Медленно, сверху вниз – сначала окаменевшая шея запрокидывается, и можно услышать невесомый выдох. Потом расслабляются мышцы спины, сведенные лопатки… тело обмякает в объятиях, и тонкие, дрожащие пальцы с по-детски обкусанными розовыми ногтями нащупывают его руку.
И не было сейчас ничего важнее, чем прихватить губами мочку и покрепче прижать к себе – одной рукой Праксис продолжал обнимать, а другую положил Авелю на живот. Непривычно мягкий, лишь обостривший ауру беззащитности и уязвимости.
- Отдыхай, - свой собственный голос казался необычно глубоким. – Я разбужу тебя через пару часов, тебя никто не хватится. Авель так же молча кивнул, и, прежде чем закрыть глаза, едва заметным движением чуть потерся затылком о щеку Праксиса.
Если Авелю это надо, то пусть будет хоть кто-то, рядом с кем тот сможет расслабиться.
И пусть вытеснить Каина будет очень нелегко, в этот раз Праксис пасовать не собирался.